Скорей бы настало завтра [Сборник 1962] - Евгений Захарович Воробьев

послышался испуганный возглас Виктора Петровича: «Подтяни!»

В такой радионеразберихе ни за что нельзя поручиться, — может быть, Гонтарю и померещилось. Он не поделился своей смутной, беспокойной догадкой с Аннушкой и только молча курил, зажигая одну самокрутку от другой…

Тем больше была радость, когда над аэродромом наконец-то показались машины Кротова и его напарника.

Кротов, как старший, сел последним, прикрыв посадку напарника, а тот и круга не сделал над аэродромом, не пошел на посадку по всем правилам, против ветра — так он спешил приземлиться. Лихоманов даже не смог довести самолет до своего березового пристанища. Винт остановился на пробеге, ему стало не под силу рассекать воздух.

Летчик открыл прозрачный фонарь у себя над головой, вылез из кабины и снял шлем. Глаза, обрамленные белесыми ресницами, воспалены. Ворот гимнастерки, как обычно, расстегнут, и на веснушчатой шее виднеются красные пятна — следы ларингофона. Ненадолго же шлем смог пригладить его вихрастые волосы. Только что он подставил лоб ветерку, а рыжеватый вихор уже упрямо торчал торчком.

Он сразу попал в тесный круг техников и мотористов — самых нетерпеливых, придирчивых и любопытных слушателей на аэродроме. Стоит-ли говорить, что Остроушко не отходил от своего однокашника ни на шаг?

Но сегодня среди любопытствующих было несколько летчиков, и в их числе Григорий Гонтарь. Его горячие, с цыганским отливом глаза горели черным блеском.

В счастливом смятении Лихоманов забыл сразу снять парашют, и Остроушко первый позаботился о том, чтобы высвободить от груза его массивные плечи, оттянутые назад лямками.

Поначалу подробности боя у Лихоманова приходилось выпытывать. Но затем он оправился от смущения и принялся рассказывать обстоятельно, точно, как и подобает опытному летчику…

3

Бой разгорелся над рекой Жиздра в том месте, где, зажатая лесами, синеет излучина реки и виден мост, наведенный нашими саперами. Немцы пытались разбомбить колонну танков на подходе к мосту и на самой переправе. Здесь, севернее Орла, танкисты спешили нанести немцам фланговый удар, чтобы тем самым ослабить их наступательный порыв на Орловско-Курской дуге.

Лихоманов первым, как он полагал, заметил противника и, волнуясь, сообщил об этом командиру.

— Вижу, — ответил Кротов спокойно. — А вы что, только заметили?

Четверка истребителей «Яковлев-7» шла на высоте двух тысяч метров. Потолок, как говорится, был наш, и потому Кротов держался уверенно.

«Юнкерсы-87» шли на переправу девяткой. Они еще не успели вытянуться цепочкой, перед тем как начать над мостом свою громоносную карусель.

Немецкие истребители прикрытия держались позади «бомбачей», метрах в восьмистах. Они то скрывались в растрепанных ветром облаках, то показывались в голубых окнах.

Кротов решил воспользоваться этой самоуверенностью патрулей и ударить в просвет.

Он покачал крыльями, как всегда перед атакой, и начал набирать высоту. Ведомый поспешил следом за ним.

Немцы шли навстречу солнцу. Оно слепило им глаза и до поры до времени должно было спрятать в своем сиянии стремительные силуэты наших истребителей.

Кротов набрал еще высоты и с двух тысяч семисот метров, что называется «с прижимом», ринулся сверху на девятку «юнкерсов». Лихоманов устремился в атаку одновременно с ним.

Стрелки на «юнкерсах» заметили опасность с опозданием. Понадеялись на своих сторожей? Или им помешали рваные облака?

Кротов решил нанести удар в середину девятки, чтобы дезориентировать немецких стрелков: не все решатся вести огонь по Як-7 из опасения поджечь заодно и свой бомбардировщик, идущий рядом. Кроме того, Кротов предполагал, что в середине строя находится машина командира группы.

Лихоманов правильно понял своего ведущего и тоже ворвался в строй девятки. Оба открыли огонь почти одновременно.

Средний «юнкере» загорелся; пламя было почти невидимым в солнечном сиянии. Второй «юнкере» повернул восвояси, так как мотор задымил и машина начала терять высоту. Лихоманов так и не уследил, чей крестник грохнулся в лес, а чей потянулся к линии фронта.

Бомбардировщики всполошились. Как знать, может, отчасти это было вызвано тем, что немецкие пилоты лишились своего командира. Они высыпали бомбовый груз на пустынный лес километрах в трех от переправы.

При выходе из атаки Кротов сделал «горку». Лихоманов устремился за ним, защищая командира. Ведомый знал, что это самый опасный момент. Немецкие истребители могут подстеречь ведущего и нанести удар сзади.

Конечно, неплохо было бы ввязаться сейчас в бой с «фоккером», вот он вынырнул из-за облачка совсем близко. Но Лихоманов не стал горячиться. Он смирил свой азарт осторожностью и расчетом. Вряд ли этот «фоккер» шляется в одиночестве.

И действительно, не успели «яки» развернуться, Лихоманов увидел: наперерез мчится не один, а два самолета. Он сразу узнал эти тупоносые машины, новейшие истребители «Фокке-Вульф-190».

Один из «фоккеров» ринулся в атаку на Лихоманова. Наверное, немец уже держал пальцы на гашетках, готовясь вот-вот открыть огонь из пушек и пулеметов.

— Полундра, Лихоманов! — раздался в наушниках возглас Кротова. — Подтяни!!!

Кротов кричал так, словно сидел рядом в кабине. Як-7 обладает высокой маневренностью и на горизонталях. Сейчас необходимо использовать это качество. В то же время следует из бегать боя на встречных курсах, где «фоккер» имеет явное преимущество.

Лихоманов заложил еще более глубокий вираж.

У него потемнело в глазах, а машина запрокинулась чуть ли не на спину.

При таком вираже машина и пилот испытывают многократную перегрузку. Стоит летчику сплоховать, ошибиться — самолет может сорваться в штопор. Если наблюдать за такой фигурой с земли, можно увидеть след, оставленный самолетом в небе, — воздух как бы струится с концов плоскостей длинными белыми облачками.

«Фокке-вульф» шел на вираже неотступно.

Фашист наверняка видел шлем Лихоманова под прозрачным фонарем кабины, цифру «34», выведенную на фюзеляже, и три белые косые полосы на хвосте — боевой знак полка.

Лихоманов ощущал сейчас опасность каждой клеточкой своего тела. Никогда еще собственная спина не казалась ему такой огромной, такой беззащитной.

Он инстинктивно подался вперед от спинки сиденья. Но и в эту страшную минуту он не потерял хладнокровия, не растерялся. Наоборот, каждое его движение стало более отточенным, он обрел воинственную и упрямую решимость.

«Фокке-Вульф» шел по пятам, но открыть огня не мог.

Лихоманов выжал из мотора все, что только можно было, и даже сверх того. Золотые руки у Остроушко, расцеловать его мало!

Лихоманов никак не позволял немцу взять машину в прицел и сделать необходимое упреждение. Стрелять же без упреждения, когда цель движется по крутой спирали с огромной угловой скоростью, бессмысленно.

Кротов поспешил ведомому на выручку и едва не настиг фашиста. Ведущий занял было выгодную позицию, однако фашист успел сделать излюбленный всеми «фоккерами» нисходящий штопор и улизнул.

После боя, который кажется новичку бесконечным, хорошо бы